[vuka]

нашла забавные археологические байки))

«ВАСЕ С ПРИВЕТОМ. ЦЕЛУЕМ! ГРЕКИ». Часть первая.

Речь у нас в этот раз пойдёт о шутках.
Шутки бывают всякие.
В зависимости от возраста шутника их разнообразие вырастает по неукоснительной экспоненте. Так, в детском саду пределом остроумия считается публичный приступ метеоризма, в школе – кнопка под седалищем училки, а в армии – подброшенная салаге алюминиевая ложка с дыркой посередине и выбитой на ручке надписью «учебная»…
Как видим – прогресс шуткостроения налицо.
Чем дальше по рельсам жизни чихпыхает человеческое естество – тем больше у него возможностей самовыразиться путём остроумного курощения себе подобных. При этом считается хорошим тоном знать меру и не доводить своим искромётным творчеством «себе подобных» до белого каления и желания побросаться в шутника чем-нибудь тяжёлым и корявым. Такие шутки, не дотягивающие до деяний, предусмотренных в уголовном кодексе, считаются удачными и «добрыми», а приколы, не сопровождающиеся сексуальным насилием, метко именуются «невинными».
Вот о нескольких таких «добрых» и «невинных» шутках-розыгрышах я и расскажу.

Начну, как водится, издалека.
Археология – наука не столько романтическая, сколько монотонная.
Базируется она на простом как щелбан постулате: «Могу копать. Могу не копать...»
Сотня тонн кубометров земли, вывернутых из недр ни за хрен и превращённых в отвал посредством брутальной лопаты, способны любого оптимиста-холерика за пять-шесть полевых сезонов превратить в законченного меланхолика-фаталиста с замашками опоссума, страдающего суицидальными наклонностями.

Как правило, археологи-профи подвержены трём профессиональным болезням: скуке, алкоголизму и излишнему рационализму. Второму - в силу стремления хоть как-то бороться с Первой, но при этом не желая покидать так хорошо насиженного места, что является несомненным признаком Третьего... Вырвать человека из этого проклятого треугольника способна только по-настоящему добрая и беззлобная шутка.
Гэги в таких случаях могут быть результатом талантливого экспромта, а могут базироваться на долгой, тщательной и строго научной подготовке.

Первые могут выглядеть, например, так.

Солнца нет.
Третьи сутки подряд хлещет холодный дождь. Палатки давно промокли насквозь и единственные относительно сухие места остались лишь в подмышках и в паху у присутствующих. Чтобы как-то развеяться, бравые отечественные Индианы Джонсы третьи сутки пьют портвейн, благо его на побережье Чёрного моря пруд пруди.
Смеркается.
Из печально обвисшей брезентовки на карачках выползает фигура очередного страдальца и, подсвечивая себе фонариком, начинает шарить дланью под пологом в поисках заныченой пластиковой ёмкости с нектаром.
Поиски заканчиваются ничем – боезапас исчерпан. Но наш герой не сдаётся и под тугими струями, низвергающимися с неба, бредёт по лужам под тент столовой.

О чудо! О радость! Бутылка найдена!

Правда, на ней написано, что это - «Подсолнечное масло»… Идея нехитрого экспромта мигом рождается в голове археолога и наш пилигрим возвращается с добычей к родному очагу.

А там его уже ждут.

Тесно прижавшись друг к другу чтобы согреться, двенадцать тел глухо и в разнобой выводят под расстроенную гитару что-то из Визбора. Охрипший гитарист первым прерывает песню и с интонациями голодного упыря спрашивает: «Принёс?!..»
«Да!» - и бутылка с маслом в палаточной темноте перекочёвывает в руки гитариста. Тот запрокидывает голову и, бешено дёргая кадыком, присасывается к горлышку.
Минута булькающей тишины.
Потом гитарист отрывается от сосуда, пару раз икает и ОЧЕНЬ масляным голосом роняет: «Портвейн, конечно, говно… НО ПИТЬ МОЖНО!»
И бутылка идёт по кругу.

У принёсшего хватило терпения не заржать вплоть до того момента, когда все двенадцать хороняк в едином порыве метнулись в сортир. Поскольку со спущенными штанами ночью гоняться под дождём за паскудником было неудобно, автор «бутылочного экспромта» выжил, а шутка была сочтена вполне удачной…

«ВАСЕ С ПРИВЕТОМ. ЦЕЛУЕМ! ГРЕКИ». Часть вторая.

Теперь перейдём к шуткам тщательно и всесторонне подготовленным, которые являются самой настоящей экспедиционной традицией и таким же знаком подлинной esprit de corps – «профессиональной солидарности» как привычка любое красное креплёное вино называть именем древнегреческого тирана Писистрата.

Как правило, все подобные шоу строятся по одному и тому же алгоритму, краеугольным камнем которого является стремление впарить жертве (лоху ушастому или лоху дипломированному) любую подручную дрянь под видом вещи, имеющей большую историческую и культурную ценность.

Таких шуточных лохотронов в моей коллекции насчитывается тьма-тьмущая, но я остановлюсь лишь на трёх историях. Условно назовём их так: «Член керамический», «Страсти по Финикии» и «Яйцо кентавра»…

«Член керамический».
Как-то попал впервые в экспедицию один чел, которые непосредственно перед отбытием из Москвы только-только научился брать три блатные аккорда на гитаре. Этот творческий процесс так увлёк нашего героя, что он не прекращал его ни на секунду. Куда бы не шёл наш Менестрель – всюду за собой он волок отчаянно расстроенную гитару. И даже, когда садился на очко, прихватывал с собой оную, пристраивая её в туалете вертикально на манер контрабаса. Так что играл, пел и производил калометание он одновременно.
На людей доселе с ним незнакомых, это производило поистине неизгладимое впечатление.

Музыкальная одержимость самостийного барда могла соперничать только с его же яростным желанием лично раскопать нечто античное и уникальное.
И тем попасть в анналы истории.

Так что затыкался Менестрель только на раскопе.
Во всё же остальное время спасения от Менестреля не было.
Он буквально фонтанировал желанием всех встречных-поперечных осчастливить своим недюжинным талантом певца-аккомпаниатора.

Бывало, только пара романтически настроенных личностей пристроится друг на друге, как у входа в палатку раздаётся довольное сопение Менестреля и в ночи звучит его неизменное: «Эй! Я тут новую песенку подобрал... Хотите, сыграю?!»
От подобного девушки начинали неудержимо ржать, у парней же всё опадало на корню… На почве тотальной сексуальной неудовлетворённости личный состав экспедиции всё чаще начинал вспоминать песенку: «Избит гитарой жёлтой, лежит Олег Митяев…», - и с намёком петь её хором Менестрелю.
Но тот намёков не замечал.
Просто набить лицо злыдню было бы слишком брутальным и обыденным вариантом.
Тогда личный состав пошёл на крайние меры…

Пара находчивых корешей, назовём их А и Б, за пять минут и литр «Писистрата» разработали хитроумный план мести, состоящий из двух пунктов.

Следуя пункту «1» плана, кореш А, хорошенько покопавшись в отвале, извлёк на свет божий увесистую, длинной в локоть, ручку от амфоры. Тем временем, Б умыкнул из хоз-палатки напильник, которым обычно подтачивали лопаты. Вооружившись напильником и керамической ручкой, кореша деловито промаршировали в ближайшую лесопосадку, где и уединились.

Настал черёд пункта «2».
Согласно нему, А спустил штаны, а Б, не лишённый художественных дарований, стал напильником вытачивать из ручки подобие эрегированного мужского фаллоса. Делал он это с видимым удовольствием, от усердия вывалив язык и ежесекундно сверяясь с оригиналом.
За два часа шедевр был готов.
На ощупь эта керамическая модель крупнокалиберного мужского достоинства просто поражала своей мощью и монументальностью. А и Б ещё немного покорпели, придавая фаллосу вид потёртый и посявканый, т.е. – антично-достоверный, после чего тем же вечером тайно прикопали своё изделие на раскопе Менестреля.

Ночь тянулась нестерпимо медленно...
А и Б долго не могли заснуть, нервно куря одну сигарету за другой и часто посматривая на часы. Оба чувствовали себя Наполеонами накануне Аустерлица.

Утром ничего не подозревающий Менестрель умылся и, бодро помахивая штыковой лопатой, удалился на свою археологическую «делянку».
Боясь пропустить кульминацию своей затеи, А и Б немедленно отправились туда же.
Не успели кореша решить, что лучше: караулить свою жертву у самого раскопа или вести за ней дистанционное наблюдение из кустов, как из полутораметровой ямы раздалось пронзительное: «НАШЁЁЁЁЁЁЛЛЛЛ!!!..» - и мимо опешивших заговорщиков борзым скоком пронёсся Менестрель.

В высоко задранной правой руке, как королевский жезл, Менестрель сжимал Член.

А и Б переглянулись и, не сговариваясь, рванули вслед.
Промчавшись галопом по всему лагерю и обрастая по пути новыми любопытными участниками, процессия затормозила у камералки. Прямо пред удивлённо вздёрнутыми бровями начальника экспедиции - товарищем Ы.

-Вот! – срывающимся от волнения голосом сказал Менестрель. –Я нашёл!..
И, изнемогая от значимости момента, протянул начальству свою находку.
-Гм?!.. – сказало начальство, несколько брезгливо принимая нежданный подарок и, честно говоря, пока ещё не понимая как на него реагировать…
Тут Ы внезапно встретился глазами с торчащими из-за Менестреля неразлучными А и Б. Кореша страшно гримасничали, подмигивали, делали большие глаза, рубили себя ладонью по горлу и беззвучно пытались губами произнести нечто вроде: «Ви а дон’т хев фак фо э лонг тайм» и «Менестрель - факин щит!»
…Начальник экспедиции ощутил смутную тоску по ушедшему детству, минуту посмаковал это светлое чувство и, ухмыльнувшись про себя («Ох уж мне эта мОлодежь!»), решил поддержать шутку:

-Ну что я могу сказать?.. Отличное терракотовое изделие, даааа… - Ы поправил на носу очки. -Судя по технике исполнения – II-I в. до н.э. Вещь явно обрядовая… Культ Керамического Фаллоса был широко распространён в этих краях. По-видимому, это было связано с тем, что большинство местного мужского населения являлось моряками. Уходя в плавание, они оставляли своим жёнам в утешение вот ЭТОТ Дар… В ожидании своих мужей, жёны обязаны были каждую ночь совокупляться с Даром, что считалось залогом удачного возвращения главы семьи из плавания… - начальник экспедиции был доктором исторических наук и умел при необходимости «лепить горбатого» профессионально.

-А… Это редкая находка? - глаза Менестреля возбуждённо блестели.
-…Очень! – весомо бросил Ы, яростно борясь с приступом рвущегося наружу гогота.
-И что?.. – робко продолжил Менестрель. –В отчёте экспедиции будет написано, что Его нашёл именно я?..
-Обязательно. – пообещал доктор исторических наук. –Сфотографируем, зарисуем, а ниже отметим: «ЭТОТ НЕХ…ВЫЙ Х…ИЩЕ РЕАЛЬНО НАШЁЛ МЕНЕСТРЕЛЬ!!!»

…И небо упало на нашего героя.

А по лагерю, словно цунами, пронесло ударную волну гыгыканья, молниеносно переходящего в нечленораздельные всхлипы. Народ переламывался пополам, бился на земле в приступах падучей и сексуально стонал в истерике.
Продолжалось это долго.

Уязвлённый по самые помидоры, Менестрель с почерневшим лицом убрался к себе в
палатку и затих. Его не было видно два дня и две ночи. Чем он питался и где избавлялся от съеденного, никто так и не узнал. Всё время добровольного бардовского затворничества народ жил усиленной половой жизнью.
Настолько усиленной, что под мерное уханье или томные стоны палатки срывало с колышков и они, как пьяные ёжики в тумане, начинали ползать по всему лагерю, норовя всякий раз столкнуться друг с другом.

Все были удовлетворены, пьяны и счастливы.

На третье утро этого разврата Менестрель выполз таки из палатки. Он был всклокочен и небрит. С видом попа-расстриги наш герой уселся под тентом столовой, сыграл на гитаре несколько вступительных аккордов из «Мурки» и не знающим пощады голосом объявил: «Я тут сочинил балладу… Гекзаметром… В трёх частях… Хотите, СПОЮ?!»
И лагерь понял, что халява кончилась...

«ВАСЕ С ПРИВЕТОМ. ЦЕЛУЕМ! ГРЕКИ». Часть третья.


...Ну, а теперь, в русле нашего обзора археологических лохотронов и профессиональных подъёбок, самое время поведать вам содержание античного триллера в стиле модерн, проходящего в моей описи под грифом "Страсти по Финикии". Это тот редкий в археологии случай, когда преднамеренный обман оказался способен обернуться самым, что ни на есть, подлинным завершением.

Среди общего сонма моих знакомых особняком стоит титаническая фигура Абраши - начальника Пат-ой экспедиции, почтенного ловеласа лет 40-ка с манерами опустившегося эпикурейца.
По крайней мере, более колоритные люди мне попадались крайне редко.
Любимая фраза Абраши: "Держи себя!.."
Штатная полевая форма одежды - китайские боксёрки химически-синего цвета с широкими красными лампасами и многократно прожжёная сигаретами в самых неожиданных местах футболка.
Растрёпанные вихри на голове перехвачены жёлтой кручёной шпагатиной от упаковки торта "Птичье молоко".
Навеки пожелтевшие от табака пальцы рук с интересом ковыряются в редкой россыпи жёлтых же зубов.
...Диоген убил бы себя об бочку от зависти, хоть раз увидев, в каком говнище периодически удавалось ночевать Абраше.
Раздолбанные кроссовки без шнурков и умение, несмотря на мегалитры накануне благополучно "увеществлённого" портвешка или красного креплёного винца, с первого взгляда определить по милипизрическому куску керамики время/место изготовления очередной амфорной муйни, крайне изящно дополняют образ этого дипломированного юродивого нищеброда от Большой Науки.

...Так вот, у Абраши была мечта.
Вы, конечно, тут же спросите, что тут необычного?
А необычного тут было то, что у Абраши мечта была, что называется, с большой буквы "Мы".
И в эту МЫчту Абраша свято верил и упорно к ней стремился всеми своими конечностями, как навозная муха - к куче свежего гуано.

Абраша мечтал найти в Пат-ее, ни много ни мало, финикийскую керамику.
Так уж получилось, что здесь, на берегу Таманского полуострова, при желании можно было изыскать фрагменты древней тары со всех концов античной Ойкумены, а вот изделий из Тира, Сидона или там какого Библа, почему-то не изыскивалось. Последнее обстоятельство здорово смущало почтенного Абрашу, портило потенцию и вообще подрывало выстроенный мэтром за дцать лет раскопок статус древнего Пат-ея, как генерального пупа Земли и колыбели цивилизации.
Так что Финикия нужна была до зарезу...

Абраша человеком был в плане раскопок весьма пунктуальным и последовательным.
В начале он обшарил все окрестные курганы, овраги и виноградники. Суша кончилась, результата не было и Абраша с жаром неофита взялся шерстить море. Но тут дело встало, ибо ни соответствующего оборудования, ни навыков подводных поисков Абраша не имел. Осознав это, Абраша в самое наиближайшее время "пробил" в институте археологии введение в штат Пат-ой экспедиции подводников.

И они появились. В лице, можно сказать, брата-близнеца Абраши - профессора Потаскайло.

Правда, Потаскайло ни рожна не ловил в керамике, зато был столь же внешне авантажен как Абраша, а главное, мог не без успеха претендовать на первое место во вселенском розыгрыше премии "мистер Большая Непруха".
По прибытии на место раскопок, как правило тут же выяснялось, что кроме спальников ничего более из подводного снаряжения подводники с собой не захватили (или уже пропили по дороге). Так что наши "ихтиандры", с помпой отпраздновав свой приезд, тут же начинали хором составлять новый план работ с учётом того аскетичного набора аппаратуры, которую они таки с собой из первопрестольной захватили.
Т.е. - с учётом наличия только своих рук-ног и тут же на месте выломанных из забора заброшенного коровника палок, которые у подводников почему-то с пафосом назывались "щупами"...

Очень скоро Абраша понял, что с "этими опёздышами царя Нептуна" каши не сваришь.
И начал изыскивать иные варианты.
Вот тут-то Судьба и пришла на помощь изнемогающему в борьбе с морской стихией Абраше...
В лагере внезапно нарисовался небольшой, но бодрый отряд профессиональных дайверов, изначально приехавших "чисто понырять". Во главе этой банды ластоногих стоял не молодой, матёрый, но всё ещё крайне жизнерадостный чел, которого мы назовём Петров. ...А ещё в ней же числился этаким "мальчонкой на все руки" гигант мысли и тела, отец русского домкратостроения, кубических форматов хомо по прозвищу Шрек.
Нельзя не отметить, что сходство этого персонажа с мультяшным героем (и в области характера, и в области внешности) было прям-таки потрясающим... Единственное отличие - отсутствие зелёной кожной пигментации. Впрочем, возможно, зелень была просто не заметна под толстым слоем загара.

Наша история начинается с того момента, как Абраша в конце очередного полевого сезона упросил Петрова энд Ко помочь в подводных поисках. Петров, человек ответственный, за неделю буквально на пузе (глубины-то не превышали полутора - двух метров!) со своей бригадой облазил весь окрестный шельф. Было обнаружено множество затопленных пустых консервных банок, выброшенных башмаков, старых рыбачьих сетей, неразорвавшихся боеприпасов времён Великой Отечественной и, естественно, кусков битой глиняной посуды...
Следов чего-либо финикийского среди этого хлама обнаружено не было.

До отъезда в Москву оставалось всего ничего.
Пока Петров чесал затылок на предмет дальнейших действий, слово попросил Шрек...
Дело в том, что во время последнего подводного шмона Шреку пришлось тяжелее всего - с его комплекцией и габаритами, дайв на глубине "полторашки" напоминал попытку кашалота порезвиться в унитазном бачке. Естественно, что Шреку весь этот абрашин ажиотаж вокруг Финикии надоел по самый плинтус. В силу этого-то, весь пребывая в стремлении хоть на следующий год быть отпущенным на "большую воду", наш герой и предложил неожиданный выход из нарисовавшегося тупика:
-А давайте ненасытному Абраше его Финикию СДЕЛАЕМ.
-...???!!!
-СДЕЛАЕМ и подарим - пусть наслаждается!.. А потом, когда нарадуется вволю - признаемся в содеянном. Повинную голову - меч не сечёт...
Товарищи внимательно выслушали предложение и, во главе с Петровым, тоже изрядно забодавшимся с плаванием по-пластунски, идею Шрека одобрили.

По приезду в Москву план стал методично воплощаться в жизнь.
Пока Шрек на своей "Ниве" (которую ему проще бы было возить за собой на верёвочке, вместо того, чтобы протискиваться каждый раз со сдавленным матом в салон) колесил по библиотекам в поисках иллюстративного материала, Петров вышел на квалифицированного гончара и тот за сдельную плату в два счёта сбацал заказанный шедевр.
Так что, когда в следующем году Петров снова отправился в П-ей, в багажнике его джипа уже тряслась на ухабах убедительно состаренная копия древнефиникийской амфоры, у которой в целях достоверности даже отломали одну ручку...

Во время первого же дайва мысленно мерзко хихикающий Шрек аккуратно прикопал новодел на полутораметровой глубине, после чего вся банда подводных заговорщиков стала ждать часа "Ч" - вернее того момента, когда сосуд для убедительности обрастёт всякой придонной шнягой в виде морских гребешков, лобстеров, мидий, раковин и прочих трилобитов.

...А через десяток дней амфору "нашли" и выволокли на пляж.
Старина-Шрек что-то неразборчиво мычал под маской - Абраша подумал, что это от невыразимого волнения... На самом же деле, Шрек просто пытался всеми силами сдержать рвущийся наружу гогот. Наконец, Шрек совладал с собой, выплюнул загубник и отчётливо сказал:
-Это ОНО!..
-...Вашу маму!!! - сказал от полноты переполнявших его чувств Абраша.
-Абраша, держи себя. - с укоризной сказал Шрек.
Но Абраша его уже не слушал. Вприпрыжку, нежно прижимая к своей засаленнной сверх всякой меры футболке извлечённую из моря находку, мэтр доскакал до бочки с пресной водой и принялся старательно очищать глиняные бока от грязи и налипших водорослей.
При этом, до оставшихся на берегу дайверов перманетно долетали весьма непарламентские звуки, порождённые, окончательно впавшим в экстаз Абрашей: "Ууууууууу!.. Ааааааааа!.. Ыыыыыыыыы!.."
-Кажется, кончает. - со знанием дела сказал Шрек.
И все присутствующие с ним немедленно согласились.

Минутой позже Абраша, весь обложившийся каталогами, сводными таблицами и монографиями, уже сидел в камералке.
-Всё. - убитым голосом уронил Петров. - Сейчас догадается, что его надули. В каталогах-то по Боспору такой керамики не значится...
-Спокойно, адмирал. Прорвёмся! - отрезал Шрек, которому терять решительно уже было нечего.
Через какое-то время в камералку наведался профессор Потаскайло. С крайне умным видом пощипал грязными ногтями водоросли с "финикийской амфоры" и флегматично сказал: "Какая прелесть..."
От профессора сифонило на пять метров против ветра сивушным амбрэ и Абраша, на всякий случай предварительно отобрав у Потаскайло свой кумир, выгнал профа ко всем херам подальше.
Тем временем, напряжение среди посвящённых в тайну "находки" продолжало нарастать...

Абраша вышел из камеральной палатки только под вечер. Лицо у него сохраняло странное потустороннее выражение, как у человека, услышавшего откровение типа: "А у тебя - вся спина белая!" - от самого Господа Бога.
-Странно. - сказал Абраша. -Ничего похожего в каталоге керамики не значится. А это значит что?..
-Что?!.. - не сговариваясь эхом переспросили все окружающие.
-А это значит тооооо,.. - со смаком растягивая буквы, откликнулся Абраша. -...Чтооооо нам несказанно повезло. Мы наткнулись на уникальный для этих мест образец керамической посуды - финикийский!
-УРААААА!!! - раскатисто грянул Шрек и первым бросился качать Абрашу...

Уже на следующий день мэтр милостливо соизволил дать разрешение группе Петрова перебираться в глубоководный Керченский пролив. Шрек цвёл и принимал поздравления натурой. Т.е. - вином местного розлива.

...Конечно, позже, уже в Москве, Абраша быстро разобрался что к чему.
Но особенно не обиделся и даже никому в морду не вцепился.
Потому что как раз в Керченском проливе-то наш старина-Шрек чисто случайно куски настоящей финикийской керамики и нашёл.
На ощупь, на глубине в восемь метров.

Ну, а ранее "найденный" новодел тоже не пропал.
На следующий год Абраша его "с барского плеча" презентовал в экспозицию Анапского археологического музея.
Как "уникальную находку, подтверждающую тесные торговые связи Восточного Средиземноморья и Боспора в древности", гы!..


«ВАСЕ С ПРИВЕТОМ. ЦЕЛУЕМ! ГРЕКИ». Часть четвёртая.

Иногда шутки и неназойливые розыгрыши служат не только для удовлетворения каких-нибудь сиюминутных приходящих целей членов археологического братства, но и намного более великому благу – замирению враждующих сторон путём нещадного обхихикивания всех участников конфликта… Ибо когда в дураках оказываются все, эти "все" сразу начинают ощущать своё равенство и небывалое единение душ.

Центральным действующим лицом комедии положений под условным названием «Яйцо кентавра» стала фигура, не менее эпическая, чем ранее описанный Абраша. По крайней мере, я затрудняюсь подыскать в закоулках своей памяти личность, исполненную такого же катастрофического количества достоинств, как наш новый герой.

В среде профессиональных археологов его прозвали за живость характера и вытекающую из этого непредсказуемость поведения «Вася, гей!..»

Специально для любителей «клубнички» уточню: прозвище пишется именно так – через запятую, а не через тире. 38-летний Вася был действительно большим «гей!..» и на раз мог выхлестать в одну глотку дневной винный запас всей экспедиции, совершить пеший двадцатикилометровый ночной марш-бросок в одиночку по пустыне в порыве желания разжиться холодным пивком в ближайшем духане, «под мухой» провалиться в старый склеп и там продрыхнуть всю ночь поверх изрядно потрясённого этим древнего скелета и, как апофеоз всего, будучи на нудистском пляже, выдавить на зад загорающей в чём мать родила прекрасной незнакомки тюбик с зубной пастой, чтобы тем самым получить предлог с этой прекрасной незнакомкой познакомиться.

Васю знали везде и всюду. Его нетвёрдая, но пафосная походка, сопровождая звуком волочащейся сзади лопаты, со смаком прошлась по Туркмении, Монголии, северному Причерноморью и Среднерусской возвышенности. Даже Мексика не избежала Васиного нашествия. Естественно – с самыми непредсказуемыми для себя последствиями, но об этом – в другой раз…

Среди студентов и аспирантов нашего героя именовали более авантажно и уважительно – «Валентиныч». Валентиныч преподавал в одном из московских университетов историю древнего мира и заодно являлся бессменным многолетним участником вывоза студентов на археологическую практику, пребывая при этом в звучном чине «начальник партии». Временами этот термин Валентинычу надоедал и тогда Вася браво менял его в своих отчётностях на «председатель партии», чем нещадно доводил до истерики бухгалтерию своего родного универа.

Страшно представить, сколько человек, чисто случайно или по делу раз нарвавшись на Валентиныча, навсегда теряли тягу к оседлой жизни и подавались в археологи! Ещё страшнее представить, сколько людей этого сделать так и не решились…
Сложно сказать точно, в чём таился секрет обаяния этого человека.
То ли в хриплом голосе, которым он порой под бряканье расстроенной гитары рублено и с надрывом декламировал: «Я! Потомок! Хана! Ногая! Подо! Мною! Гарцует! Конь!..» - и слушателям в искрах тухнущего костра виделось буйство пожаров над Хорезмом и солнечные блики на обнажённой сабле ордынца…
То ли в кое-как подстриженной бородке и усталом, но весёлом прищуре глаз, неизменно придающих лицу своего обладателя одновременное сходство с Ходжой Насреддином и сказочным дядюшкой Ау.

По своей натуре Валентиныч был человеком добрым до состояния «блаженный», но крайне увлекающимся, чем не менее неизменно напоминал ильфо-петровского отца Фёдора из «Двенадцати стульев».
Вот в этой то черте его характера – неконтролируемой увлекаемости-чем-в-голову-взбредёт и таятся истоки произошедшей однажды с Васей, гей!.. любопытной и поучительной истории.

Началось всё очередным томным вечером, когда весь наличный состав Пат-ой археологической экспедиции с чистой совестью смыл трудовой пот в ласковых черноморских волнах и уселся под выгоревшим до бела тентом столовки «песни попеть и водку попьянствовать».
Беда, как водится, подкралась нежданно.
В какой-то роковой момент Валентиныч внезапно осёкся посреди начатой было песни, отложил гитару и, повернувшись к вам уже знакомому Абраше, поинтересовался, а находили ли когда-нибудь в Пат-ее какие-либо великие памятники античного искусства?..
Абраша, недовольный тем, что его оторвали от релаксирующего потягивания через трубочку портвейна «Розовый» и расслабляющего словесного пушения куцего хвоста перед восторженно сверкающими глазками молоденьких практикантш-студенточек, с громким чмоком отсосался от трубочки, приподнял стакан и угрюмо спросил: «Вася, а это ЧТО?!..»
- Нееет, Абраша, я имел в виду что-ндь более материальное. -, и Валентиныч сделал обеими руками выразительное волнообразное движение сверху вниз. Так, как будто оглаживал фигуру пышной фемины с картины Рубенса.
Абраша с недоверием заглянул в свой стакан, где на донышке ещё плескался живительная влага и выразил недоумение тем фактом, что для Валентиныча такая материальнейшая во всех смыслах доминанта как портвейн, почему-то не является материальным объектом.
Тут же, не сходя, что называется, с места, между двумя великими мэтрами археологии разгорелся короткий и яростный диспут на метафизическую тематику, в итоге которого выяснилось, что под словами «что-ндь более материальное» Валентиныч имел в виду ни много ни мало как античную мраморную скульптуру. Вещь по меркам зажопинского Пат-ея столь же фантастическую, как алмазное месторождение в жопе у среднестатистического хомо сапиеса.
Но именно это обстоятельство и обидело на смерть Абрашу, искренне считавшего Пат-ей если уж и не прародиной человечества, то центром всей античной цивилизации однозначно.
Абраша медленно пунцовел на глазах, отчётливо ощущая задом все неровности лавки, на которой сидел и размышляя, что это его колет снизу сквозь потёртые боксёрки в тухес – заноза или уязвлённое самолюбие начальника Пат-ой экспедиции?
Больше похоже было на второе.
Абраша отодвинул недопитый стакан, чем поверг окружающих в изрядное замешательство – начальник экспедиции, добровольно отказавшийся от уже проплаченного и налитого портвейна, это как Винни-Пух, по собственной воле пожертвовавший в пользу голодающих сомалийских детей десять полных горшков с мёдом. То есть – чистая фантастика и неадекват.
- Нет, Вася. Скульптуры. Тут. Не находили. НИ РАЗУ!!! - выдал шипяще чеканя каждое слово Абраша, встал из-за стола и чернее тучи молча ушёл в свою палатку спать. Над лагерем повисло зловещее предчувствие грядущих неприятностей. И они, естественно, воспоследовали.

Со следующего дня Абраша демонстративного перестал здороваться с Васей. Ещё через день начальник экспедиции провокационно проснулся ни свет ни заря под тилиликанье в кои годы заведённого будильника, взбодрил себя бадейкой свежезаваренного кофе и внезапно нарисовался на бровке одного из валентинычевых раскопов. Хорошенько накануне «посидевшая у костерка» экспедиция ещё только с кряхтением выбиралась из спальников, а из-за террикона старого отвала навстречу солнцу уж неслась матерная филиппика Абраши, нещадно бичующего «этого вечно дрыхнущего где-то в подворотне начальника студенческой партии».
Экспедиция же при виде Абраши, бодрого как огурчик в шесть утра, испытала шок, не меньший, чем ранее при виде Абраши, отодвигающего недопитый стакан.
Обычно начальник экспедиции принципиально раньше двенадцати дня с ложа не вставал. А если и вставал, то только по большой или малой нужде и недалеко.
…Валентиныч же после абрашиных обвинений обиделся вусмерть, что, в общем-то, не удивительно. В конце концов, если уж говорить на чистоту, Валентиныч по укоренившейся издревле традиции появлялся на своих раскопах где-то ближе к обеду. Об этом праве «археологического дембеля» знали все, и никто Васю за сие ранее не хаял.

Тем временем тучи над экспедицией продолжали сгущаться.
Вечером дня «великого явления Абраши солнцу» Валентиныч выстроил подотчётных ему студентов, проходящих археологическую практику, громко накрутил им хвоста и ровно в двадцать-два ноль-ноль разогнал по палаткам, оставив без гитары, костра, ежевечерней винной порции и подглядывания парней за купающимися ночью в море голышом девками.
Но самое страшное для студентов было ещё впереди.

Утром Валентиныч устроил практикантам «утро стрелецкой казни», прокурлыкав подъём без чего-то там шесть!.. И немедленно погнал на раскопы. Так что когда невыспавшийся, но крайне злопамятный Абраша снова в шесть побежал на отвалы, там его уже встретил приглушённый мат студентов, дружно выметываемые на бровку лопаты с грунтом и злорадная сияющая физиономия Васи.
-Гм?!! -, бросил Абраша, никак не ожидавший такого подвоха.
-С добрым утром… - кротко сказал в ответ Валентиныч, прямо таки лучась зубодробительной доброжелательностью.
Абраша ещё раз обозрел дымящиеся пылью раскопы, сделал чёткое «кру-гом!» через левое плечо и побрёл назад в лагерь. Досыпать.
А Валентиныч задорно подмигнул старосте студентов, потом показал большой палец и заявил, что теперь студенты ТАК будут вставать всегда. И тоже дунул в лагерь семенящей походкой.
…Слегка ошалевший от всего происходящего староста повернулся к своим товарищам по несчастью и угрюмо отрезюмировал: «Совсем озверел Чёрный Абдулла… Ни своих, ни чужих не жалеет!»
Раскопы ответили невнятным, но согласным мычанием, переходящим в стон.

Когда Валентиныч чем-то всерьёз увлекался, остановить его, пожалуй, могло только цунами с тайфуном или неожиданные роды. Так что данное в пылу наметившейся с Абрашей вендетты обещание студентам Вася сдержал и до конца недели с рассветом своим зычным «гей!» поднимал подневольных рабов высшего образования в «штыковую раскопную атаку».
Вечер перед выходным днём практиканты встретили без песен и в состоянии глубокой депрессии. Нежданно разгоревшаяся «холодная война» между начальником экспедиции и начальником студенческой партии светлых перспектив им явно не сулила… Карма студенческого горя была столь густой и осязаемой, что в какой-то момент обратила на себя внимание ещё одного, так же ранее упоминавшегося персонажа – начальника отряда дайверов Петрова. Петров быстро вник в ситуацию, а, вникнув, собрал на военный совет свою старую гвардию. «Гвардия» хотя и состояла из всего одного бойца, но по всем прочим критериям, кроме численности, могла считаться очень даже боеспособной и большой. Местами даже – огромной.
Надеюсь, все уже поняли, что речь снова идёт о Шреке?
О том самом хитроумном Шреке, который год назад умудрился всучить Абраше псевдонастоящую финикийскую амфору?..

Шрек воспринял информацию молча, потому что как раз в этот момент ел. А когда Шрек ел, то всегда молчал, так как, набивая рот до предела, физически не имел возможности издать какой-нибудь осмысленный звук, помимо воинственного кряхтения.
Доев, Шрек сыто откинулся на спинку кресла-качалки, благостно прикрыл глаза и замер, переваривая услышанное от Петрова вместе с поглощённой пищей. Молчание Шрека закончилось минуты через три желудочно-кишечной медитации. «Гвардия» потянулась с грацией носорога и решительно рубанула:
-Есть мнение, что Абрашу и Васю надо мирить. Немедленно и бесповоротно. Как мирить?.. Ну, тут есть масса вариантов. Например, ходить за ними по пятам всей экспедицией и хором канючить: «Мирись-мирись-мирись и больше не дерись!» Или устроить обоим одну, но общую неприятность. Горе – оно, знаете ли, сближает!.. Хотя, «неприятность», это я, конечно, загнул… Думаю, что обойдёмся одной децел-подъёбкой на двоих.
В последнем тезисе Шрека определённо что-то было и за выяснением нюансов этого «что-то» Петров со Шреком просидели до самой темноты.
А на следующий день начали действовать.

В том самом месте, где ведущее из Порт-Кавказа шоссе утыкается в первые анапские пригороды, бойкая человеческая мысль создала торговую точку под названием «ООО Зевс-Н. Мраморные и гипсовые предметы садово-парковой архитектуры».
Ровно в десять утра со стороны населённого пункта, носящего исконно славянское имя Цибанобалка, к «Зевсу» подрулил джип, из которого вывалились двое.
Первый был высоким, сухопарым, чуть сутулым с короткой стрижкой и в дорогущем спортивном костюме.
Второй – ещё более высокий, массивный как поставленный на попа бегемот, со стрижкой «под Котовского», в чёрных очках и задрипаных шортах. То ли браток, то ли маньяк-душитель.
Странная парочка из-под руки деловито обозрела открывшиеся перед ними залежи сюрного вида мраморных Эротов с Купидонами, безруких Венер и чинно лежащих в позе сфинкса гипсовых львов, больше по своему внешнему виду на умирающих от рахита пуделей.
Обозрела и с радостным кличем «Это же Клондайк!..» рванула внутрь.
Перебрав массу вариантов, в итоге Петров и Шрек остановили свой выбор на мраморном шаре размером с голову младенца. Шар был посажен на основание в виде узкого барабанчика. Снизу в основании чернела дырка, которую Шрек немедленно проверил на дыростость своим указательным пальцем. Палец пролез. Затем Шрек вычитал на ценнике, что шар называется «сферическое мраморное навершие для ограды» и удовлетворённо попросил завернуть покупку.
-Одну штуку?.. - удивлённо переспросил продавец, слабо понимающий за каким дрыном двум столь авантажно выглядящим владельцам дорогого японского джипа мог в окрестностях Анапы утром понадобиться аляповатый мраморный шар с дыркой.
-Одну. – подтвердил Шрек. Потом взвесил покупку в руке и машинально бросил Петрову: -Думаю, что одного на этих двоих паршивцев нам хватит…
Продавец услышал и на всякий случай спрятался в подсобку.

На обратном пути наша пара заговорщиков притормозила в станице Вышестеблиевская и не без пользы провела час с небольшим в гостях у аборигена, подрабатывающего на жизнь изготовлением надгробий и нанесением на них прочувственных эпитафий.
Не буду останавливаться на том, как несколько доработанная руками мастера сферическая мраморная запчасть для забора оказалась тем же вечером прикопанной на одном из квадратов Валентиныча. Замечу лишь, что зрелище едко хихикающей тушки Шрека, в сумерках на четвереньках проводящей рекогносцировку места будущего преступления, было чудо как хорошо.

Следующим утром, как водится с самого ранья, Валентиныч поднял своих «раскопных орлов» на крыло. Ещё вчера посвящённые в «план подъёба», студенты с особой страстью врубились штыковыми лопатами в гумус. Не успел Вася, по своей привычке раздав ЦеУ и ЕбеЦеУ, побежать обратно в люлю, как под одним из штыков раздалось тонкое и берущее за душу «БЗДЫНЬ!»
Все замерли и как по команде посмотрели на Валентиныча.
В большинстве взглядов сквозила алчность охотника, долго и старательно копавшего зубочисткой ловушку для мамонта и теперь видящего, как столь желанное хоботное наконец-то приплясывает на краю замаскированной ямы.
…И мамонт клюнул!
Придерживая рукой камуфлированную панаму, Валентиныч легкокрылой птахой слетел с бровки и с приказом «Все – атас!», пал на четвереньки у места, откуда донёсся заветный звук. Меееееедлеееенно-меееедлеееенно, разгрёб грунт раскопным ножиком, сдул пыль и не дыша уставился на выглядывающее маленьким куполом из земли буро-белое НЕЧТО. Потом несколько заторможено постучал ножом по обнаруженному предмету, вслушался в эхо и с придыханием вынес приговор: «Писец… ЭТО мрамор».
Вокруг уже сгрудились все имеющиеся в наличие практиканты и, оживлённо балагуря, театрально выражали восторг происходящим.
Валентиныч ещё раз всмотрелся в видную часть находки, проверяя не мираж ли это, а потом подхватился и борзой иноходью бросился в лагерь.
Неизвестно, что и кому он там сказал, но обратно к раскопу из лагеря вместе с Валентинычем прибежал не только Абраша, но и ещё человек тридцать. Последним, таясь за спинами пыхтящих впереди и делая вид, что он тут самый незаметный, пришествовал Шрек с фотоаппаратом. Так, что когда Абраша задал Шреку вполне резонный вопрос, зачем он здесь, то услышал не менее резонный ответ: «Для фиксации!..» Абраша не стал тратить время на выяснение, что конкретно Шрек собирается своим фотоаппаратом «фиксировать» и отстал. Что и требовалось.

Следующие пять минут на раскопе были посвящены бурному кудахтанью. Вася прыгал вокруг так всё ещё и не извлечённой находки, хлопал себя в возбуждении по ляжкам и громко строил гипотезы. Абраша, как всякий настоящий начальник экспедиции, относящийся с недоверием ко всему, особенно – к находкам и результатам медицинских анализов, эти васины гипотезы пессимистически бил в пух и прах. Короче, диалог мэтров был крайне искромётен и звучал примерно так:
-Что мы имеем? Мы имеем скруглённую часть предмета в форме мрамора… Эээээ, я хотел сказать – мрамор в форме… Тьфу, мля, какую-то часть, как мне думается, довольно массивного изделия из мрамора.
-И что, Вася, ты полагаешь, это за «массивное изделие»?
-Конечно, статуя. – Валентинычу уже грезились аршинные сенсационные заголовки в стиле «Василий Валентинович, находчик восьмого чуда античного мира – драгоценного мраморного бюста богини Вагины Паллады!!!»
-Гм?.. – Начальник экспедиции изъял у «находчика» нож и в три движения взрыхлил землю вокруг «бюста». –Ну и, позволь узнать, статую кого или чего ты полагаешь тут найти?
-Эээээ… - спускаться на землю из эмпиреев очень не хотелось, но приходилось. –Ну, например, это может быть изваяние какого-нибудь местного божества…
-Судя по видным отсюда сколам, потёртостям и мелким трещинам (привет, хе-х, из Вышестеблиевской!..) вещь, признаю, старая. Но вот насчёт того, что эта хрень ЧТО-ТО изображает, у меня большие сомнения…
-РАЗ ОНА СКРУГЛЁННАЯ, ТО ОНА ТОЧНО ЧТО-ТО ИЗОБРАЖАЕТ. – привёл, как ему казалось, неопровержимый довод Валентиныч.
-«Что-то», это что?.. Вот конкретно, что она тут может изображать? Чью-то голову? – не думаю. Нет ни малейших следов изображения причёски. Что ещё в живом мире может изображаться столь правильной эээ… выпуклостью?..
-Что-что… - Вася, видя, как кто-то не хочет восхищаться его уникальной находкой, начал потихоньку злиться и закипать. –Что-что… Да вот хотя бы яйца.
-Чьи яйца? Куриные?!.. – аккуратно обметавший видимую часть находки кисточкой, начальник экспедиции чуть не подавился.
-Нет. Яйца кентавра!
-Упс… Это как?
-Ну, как-как… Там внизу в земле лежит брюхом вверх скульптура кентавра. Вот мы копали-копали и в итоге наткнулись… на его мраморные яйца… яйцо! – поправился в последний момент Валентиныч и любовно потрепал «яйцо» рукой.
-Стоп, Вась. Если твой кентаврус лежит на спине, то почему вы тогда не наткнулись сперва на его копыта?
-А копыта отломали… - запальчиво отпарировал Валентиныч. Его явно уже несло.
-Когда отломали?
-А в древности!.. Пришли синды с меотами и отломали… на хрен! – и Валентиныч для пущего эффекта сделал жуткое лицо. Очевидно, чтобы показать всем, как жестоко это всё происходило – отламывание конечностей небритыми варварами у благородного мраморного кентавруса. Который в этот момент никого не трогал, а лежал себе благородно на спине и, растопырив копыта встречь солнцу, благородно грел пузо.
…Неизвестно, до каких бы высот риторики и уничижения друг друга дошли Валентиныч с Абрашей, но в этот момент из-за спин, обступивших по бровкам раскоп зрителей, донёсся язвительный и провокационный голос Шрека:
-Я думаю, что надо копать!..
-Вот! – сказал уже тоже изрядно раскочегарившийся Абраша. –Глас народа – глас Божий!.. –после чего схватился за «яйцо кентавра» и с неожиданной лёгкостью вывернул его целиком. Как сказочную репку.

…Это оказалось столь неожиданным для всех, что даже посвящённые в тайну происходящего, не успели никак отреагировать.
Между тем, Валентиныч уже успел выхватить у слегка опешившего Абраши «яйцо» и тщательно его осмотреть. К своему восторгу Вася на торце основания странного мраморного шара нашёл буквы!.. Судя по манере написания – явно древнегреческие!..
Напялив очки, наморщив лоб и что-то едва слышно бормоча себе под нос, начальник студенческой партии принялся по буквам разбирать написанное:
-Бееее… Беееее… Первая - «бета». Потом… гм?.. «Альфа»! За ней какая-то странная буква… Кажется, «сигма» или «дзета». Следующая – «эпсилон» или «йота». У меня ощущение, что тут слово «бас…», «базилевс», или что-то в этом духе… Кажется, эта штучка имеет византийское происхождение, гм.
В общей тишине внезапно кто-то не сдержавшись громко всхрапнул и с шумом упав на землю, начал истерически хохотать. Абраша привстал на цыпочки, чтобы разглядеть этого комика… Тут же стало понятно, что «комиком», катающимся по земле за отвалом и воющим как болотная выпь, был никто иной как Шрек.
И Абраша, вспомнив прошлогоднюю авантюру Шрека с «финикийской амфорой», в один момент понял всё:
-Кажется, Вася, ЭТА ШТУКА ИМЕЕТ СОВСЕМ ДРУГОЕ ПРОИСХОЖДЕНИЕ…
Абраша отобрал у задумавшегося Валентиныча мраморную хреновину, вгляделся в коряво процарапанные буквы и с чувством прочитал: «Васе с приветом. Целуем! Греки».
И пафосно всучил «яйцо кентавра» указанному адресату с довольной репликой «Это тебе, Вася!..»

…После этого стоящих на отвалах не осталось. Лежали все. Лежали и, будучи уже не в силах просто смеяться, стонали.
Как в сумасшедшем роддоме.
До слёз.

А в эпицентре этого человеческого счастья на четвереньках зигзагами по раскопу ползали друг за другом два мэтра от археологии. Их тоже трясло в корчах неудержимого смеха. Первым с трудом передвигался Абраша, поминутно останавливаясь, чтобы смахнуть выступающие слёзы, а «на хвосте» у начальника экспедиции вис начальник студенческой партии, к общему восторгу пытающийся проломить Абрашин череп «яйцом», но всякий раз после вялого замаха падающий грудью на землю и начинающий клекотать сквозь летящие во все стороны слюни и сопли: «Бляяяя-ть! Ой, не могу!.. Это ж надо!.. Так меня!.. УРРРРОДЫ!..»

Минут через двадцать к достопамятному раскопу стали собираться взволнованные местные жители во главе с председателем колхоза.
Они честно признались распаренному и красному как рак Абраше, что услышав со стороны археологического лагеря «ТАКИЕ звуки, подумали, что кого-то убило».
-Ну, а если бы и убило… Пришли-то зачем?.. – отдуваясь и вытирая лицо своей вечно-грязной футболкой, спросил начальник Пат-ой экспедиции.
-Как зачем? – в свою очередь удивился председатель. –Надо ж узнать точно, убило или нет. А если убило – то кого?.. Вот меня жена дома спросит, что я ей отвечу?!..
Абраша как это услышал, так снова упал на четвереньки. Сил смеяться у него уже не было и он просто залаял. Негромко и совсем чуть-чуть. Только после этого Абрашу чуть-чуть отпустило…

…Да, а вечером, распив канистру «Фанагорийского муската» на троих со Шреком, Валентиныч и Абраша помирились окончательно.
Вот такие пироги.


автор: u-96.livejournal.com/648862.html