Дети - это навсегда.
читать дальшеТатьянин день - как обычно. Знаешь, я начинаю его бояться. Не то что бы трепетать и с усердием ждать гадости, но - остерегаючись. Я уже не говорю о том, первом Татьянином, три (три? три) года тому назад, когда мы тупо час за часом разговаривали по телефону, и весь могший быть удивительным и прекрасным день убили на "да? нет! нет? да!" - ТО было еще в правилах игры, ТОМУ я еще покорялась. Покорилась.
Что именно было годом и двумя годами позже - слава Тому, Который, не помню. Не помню, что, но помню, что слава Тому, Который, за "не помню". Вчера ничего особо плохого не произошло, даже наоборот - но стиль остается стилем. Ура нам.
Пока мы, балдея от собственного идиотизма (смелости? неожиданности? неприкаянности? упертости?) сидели в компании абсолютно незнакомых людей и делали вид, что нам все пофигу ("правда же, нам все пофигу? ну конечно, пофигу"! - родственное общание глаз) - это было еще ничего. Это было - ожиданное, заказанное, "почти приказанное".
Потом мы стояли на углу темной и, по твоему глубокому убеждению, опасной улицы, и ты надела очки, чтобы уж точно не сойти ни за кого смутного и доступного. Боже, Боже, трудно себе представить что-то менее похожее на двух ночных бабочек, чем мы с тобой, в наших двух парах академических очков. Та машина с пятью арабами чуть в столб не врезалась от неожиданности. Право, в ТЕХ местах лучше обитать в короткой юбке и при каблуках - меньше бросаешься в глаза. Бедные арабы, они за всю свою жизнь такого не видели.
Потом приехал Дима ("сняли-таки", удивленно догадались доглядывавшие арабы) и забрал нас в машинное тепло и урчание. Потом я как-то незаметно заснула, причем вслух утверждала, что не сплю (но я и правда не спала, раз вслух что бы то ни было утверждала!), а ты очень боялась, что Дима заснет за рулем и настойчиво предлагала ему поиграть в слова. Дима игры в слова боится больше, чем всех ДТП, вместе взятых - поэтому он покорно говорил "давай" и замолкал навеки. Ты на это время, видимо, задремывала, поэтому длинная пауза тебя вполне устраивала - но через некий неуловимый временной промежуток ты начинала понимать, что, во-первых, происходящее мало напоминает игру в слова (в которой по определению должны участвовать хоть какие-то слова), а во-вторых, тишина и сонное посапывание в машине не способствует бодрствованию водителя. Ты титаническим усилием поднимала голову и с ужасом убеждалась, что Дима, кажется, становится китайцем - настолько сузились его глаза. Над моим полу-спящим ухом раздавалось недоверчивое "Дима, ты спишь?" - и уверенное "нет!" "Тогда давай поиграем в слова!" - предлагала ты, после чего сценарий повторялся. "Давай", безрадостно соглашался Дима, ты успокаивалась (спящие люди не соглашаются играть в слова) и задремывала еще на какое-то время. Ладно, ладно, только бы доехать. Доехать, доехать - хорошо иметь машину. Хорошо?!?
На подъеме в Гило мотор сказал "вжжжжж" и перестал. Дима сразу проснулся и отреагировал нецензурно. На покачивания ручкой переключения передач мотор отвечал "вжжжжжж" тем же тоном. Если бы это был спуск - мы бы еще сколько-нибудь прокатились. Это был подъем. Мотор сказал "чах" и дальше тишина.
Два часа ночи. Иерусалим. Темно. Тихо. Холодно (очень). Сцена: на обочине абслютно пустого шоссе стоит автомобиль. Из-под автомобиля торчат мужские ноги и нервно подергиваются. Рядом с автомобилем, подпрыгивая и притоптывая, фигурируют два женских силуэта. Огонек сигареты. Тоненькое "ыыыыы" перемежается с нерешительным "бддддддд". Это мы так мерзнем. Мерзнуть громче не позволяет димино европейское воспитание: Дима не одобряет проявления чувств на людях, он попросил не прыгать вдоль шоссе с криком "а-а-а". То, что никаких "людей" в радиусе километра нет и не предвидится - неважно. Улица есть улица, и вести себя на ней надо соответствующе. Ведем. Ы-ы-ы. Бд-д-д-д-д.
Параллельно спонтанно возникло перечисление хороших сторон нашего положения. Хорошо, что мы еще не успели въехать на территории - вот там это было бы по-настоящему опасно. Хорошо, что мы без детей (секундный ужас от представленного). Очень хорошо, что мы без детей. Хорошо, что нет дождя. Хорошо, что шоссе тихое - а застряли бы мы посреди Аялона, в потоке-то, а? Хорошо, что сообразили еще в Тель-Авиве найти туалет (Дима, сдавленно, из-под машины: "не все"). Хорошо, что завтра - суббота, и не надо с утра переться на работу (Дима, из-под машины: "до утра еще дожить надо"). Хорошо, что... что... что войны нет в конце концов! И что никакой! В кои-то веки - ну ни малейшей! Опасности теракта. Никто не взорвется на абсолютно пустой дороге. Даже сумку не подложишь: ни кустов вокруг, ни мусорных ящиков. Ни террористов, кстати. Никого. Никто не орет в уши, не просит соску, не задает дурацких вопросов и не требует ничего. Полное единение человека с природой. Брррр. Хорошо.
Исчерпав хорошее, перешли к плохому. Плохое: Дима, после полуторачасового само-истязания под машиной, пришел в выводу, что починить вылетевший узел по системе "здесь и сейчас" нельзя. Еще плохое: даже если вызвать тягач, он ни в жисть не поедет ночью на территории. Кроме того, людей тягачи все равно не берут, так что нам придется, судя по всему, ночевать вот на этой уютной обочине. Еще плохое: даже если найти (чудом) способ переправить домой нас и машину, она все равно неисправна и нет способа завтра забрать ребенка от родителей, да и к самим родителям проблематично попасть (а у мамы день рождения... а мы и на папин не приехали...). Еще плохое: ОЧЕНЬ холодно и надо что-то делать. Срочно.
Начинаем обзванивать всех, кого можно разбудить в (уже) четыре часа утра, не рискуя навсегда испортить отношения. Икс болен, у него температура, а еще - сломалась машина. Игрек давеча попал под обстрел (блин, везет же человеку на обстрелы) и ему не на чем к нам приехать. Зет уехал в Америку месяц назад. Можно было бы позвонить Гамме, он - пожарный и (может быть) дежурит сейчас на вышке - он бы приехал, что ему-то, сел в пожарную машину, и... Но телефона Гаммы у тебя нет, он есть у твоего мужа, твой муж давно спит, и разбудить его - миссия невозможная. Но давайте попытаемся.
Пытаемся. Пытаемся минут пятнадцать по очереди, я зримо представляю, как в вашей тихой сонной квартире пищит пелефон и как твой спящий крепким здоровым сном муж его не слышит. Попытки прекращаются в момент, когда мы вспоминаем, что чаще всего пелефон твоего мужа поставлен на опцию "вибрация". То есть: полная тишина, спящий дом и одиноко, в дальней комнате, трясущийся сам для себя корпус пелефона...
А потом Настал Момент. Дима вздохнул, сказал "осталось последнее" (я напряглась) и сообщил: "буду звонить Папе". Ой, сказала я. Блин, сказала я. Ну конечно, сказала я. Интересно, как это мы начисто забыли, что твой папа и живет недалеко, и машиной обладает. Да-да, начисто забыли, задумчиво протянул Дима, набирая номер. Начисто, начисто...
Приехал тягач и забрал нашего несчастного Слона к себе на стоянку. В поселение, как мы и преполагали, они ехать отказались, объяснив, что, мол "ночь и темно" (если бы был день - видимо, они бы отказались по причине "холодно и опасно") - но хотя бы взяли Слоника туда, где от него ничего не отрежут и не растащат до воскресенья. Минут пятнадцать мы втроем истово плясали вдоль темного шоссе, и мне уже было плевать, что Дима не любит криков на улице, и мы пели "Маленькой ёлочке холодно зимой", и вяло пытались драться, чтоб согреться, и Дима предлагал мне поменяться куртками, потому что та, что на нем - теплее, и я отказывалась, объясняя, что даже на минуту не соглашусь остаться БЕЗ куртки, и... и... и... Господи, никогда в жизни я еще не была так рада видеть членов Диминой семьи. Нет, я к ним хорошо отношусь и всё такое, но чтоб испытывать при их приближении ТАКОЙ восторг... Я - тебе: "А сейчас ты увидишь самую прекрасную машину в твоей жизни". Сбылось. Ты увидела эту прекрасную машину. Мы все ее увидели. Боже, Боже, как же она была прекрасна...
И горячий душ был прекрасен, хотя горячей воды хватило ровно на то, чтобы ощутить, что ноги - существуют. И картошка, наскоро испеченная в микроволновке и почищенная моими одревеневшими пальцами. И водка, наскоро смешанная с тем, что неделю назад называлось "томатный сок". И одеяло было прекрасно. И плед поверх одеяла. И пушистое покрывало - поверх пледа. Половина седьмого утра. Спа-а-а-а-ать...
Ерунда, что ровно через полтора часа - в восемь - позвонят со стоянки, куда утащили Слона, дабы выяснить - куда его тащить завтра (!!!). Ерунда, что в девять прорвется мама с благожелательным "когдавыприедете". Плевать, что ноги ледяные до сих пор, еды в доме нет, ребенка, видимо, придется везти попутками, а голова болит так, как будто мы-таки переночевали на том шоссе. Что завтра - рабочий день, что субботы - как не бывало, что машину опять придется чинить, и конца-краю этому не видно...
Уже на подъезде к дому ты задумчиво сказала: "А ведь вот так и начинаешь понимать, что дети - это навсегда... Сегодня ты ее переворачиваешь, так как она сама еще не умеет, и спасаешь, подавая погремушку, до которой ей не дотянуться. А через двадцать лет она будет звонить тебе в четыре утра и сообщать "я застряла", и ты, матерясь, вылезешь из теплой постели и потащишься к ней, на ее перекресток, и заберешь ее и ее друзей (и ее мужа, и ЕЕ ребенка!), и отвезешь их всех туда, где им приспичило жить, и, шатаясь от усталости, вернешься домой, и будешь точно знать, что этот раз - не последний, и что это - навсегда, навсегда..."
И будешь точно знать, что этот раз - не последний.
Навсегда, навсегда.
neivid.livejournal.com/2002/01/26/
читать дальшеТатьянин день - как обычно. Знаешь, я начинаю его бояться. Не то что бы трепетать и с усердием ждать гадости, но - остерегаючись. Я уже не говорю о том, первом Татьянином, три (три? три) года тому назад, когда мы тупо час за часом разговаривали по телефону, и весь могший быть удивительным и прекрасным день убили на "да? нет! нет? да!" - ТО было еще в правилах игры, ТОМУ я еще покорялась. Покорилась.
Что именно было годом и двумя годами позже - слава Тому, Который, не помню. Не помню, что, но помню, что слава Тому, Который, за "не помню". Вчера ничего особо плохого не произошло, даже наоборот - но стиль остается стилем. Ура нам.
Пока мы, балдея от собственного идиотизма (смелости? неожиданности? неприкаянности? упертости?) сидели в компании абсолютно незнакомых людей и делали вид, что нам все пофигу ("правда же, нам все пофигу? ну конечно, пофигу"! - родственное общание глаз) - это было еще ничего. Это было - ожиданное, заказанное, "почти приказанное".
Потом мы стояли на углу темной и, по твоему глубокому убеждению, опасной улицы, и ты надела очки, чтобы уж точно не сойти ни за кого смутного и доступного. Боже, Боже, трудно себе представить что-то менее похожее на двух ночных бабочек, чем мы с тобой, в наших двух парах академических очков. Та машина с пятью арабами чуть в столб не врезалась от неожиданности. Право, в ТЕХ местах лучше обитать в короткой юбке и при каблуках - меньше бросаешься в глаза. Бедные арабы, они за всю свою жизнь такого не видели.
Потом приехал Дима ("сняли-таки", удивленно догадались доглядывавшие арабы) и забрал нас в машинное тепло и урчание. Потом я как-то незаметно заснула, причем вслух утверждала, что не сплю (но я и правда не спала, раз вслух что бы то ни было утверждала!), а ты очень боялась, что Дима заснет за рулем и настойчиво предлагала ему поиграть в слова. Дима игры в слова боится больше, чем всех ДТП, вместе взятых - поэтому он покорно говорил "давай" и замолкал навеки. Ты на это время, видимо, задремывала, поэтому длинная пауза тебя вполне устраивала - но через некий неуловимый временной промежуток ты начинала понимать, что, во-первых, происходящее мало напоминает игру в слова (в которой по определению должны участвовать хоть какие-то слова), а во-вторых, тишина и сонное посапывание в машине не способствует бодрствованию водителя. Ты титаническим усилием поднимала голову и с ужасом убеждалась, что Дима, кажется, становится китайцем - настолько сузились его глаза. Над моим полу-спящим ухом раздавалось недоверчивое "Дима, ты спишь?" - и уверенное "нет!" "Тогда давай поиграем в слова!" - предлагала ты, после чего сценарий повторялся. "Давай", безрадостно соглашался Дима, ты успокаивалась (спящие люди не соглашаются играть в слова) и задремывала еще на какое-то время. Ладно, ладно, только бы доехать. Доехать, доехать - хорошо иметь машину. Хорошо?!?
На подъеме в Гило мотор сказал "вжжжжж" и перестал. Дима сразу проснулся и отреагировал нецензурно. На покачивания ручкой переключения передач мотор отвечал "вжжжжжж" тем же тоном. Если бы это был спуск - мы бы еще сколько-нибудь прокатились. Это был подъем. Мотор сказал "чах" и дальше тишина.
Два часа ночи. Иерусалим. Темно. Тихо. Холодно (очень). Сцена: на обочине абслютно пустого шоссе стоит автомобиль. Из-под автомобиля торчат мужские ноги и нервно подергиваются. Рядом с автомобилем, подпрыгивая и притоптывая, фигурируют два женских силуэта. Огонек сигареты. Тоненькое "ыыыыы" перемежается с нерешительным "бддддддд". Это мы так мерзнем. Мерзнуть громче не позволяет димино европейское воспитание: Дима не одобряет проявления чувств на людях, он попросил не прыгать вдоль шоссе с криком "а-а-а". То, что никаких "людей" в радиусе километра нет и не предвидится - неважно. Улица есть улица, и вести себя на ней надо соответствующе. Ведем. Ы-ы-ы. Бд-д-д-д-д.
Параллельно спонтанно возникло перечисление хороших сторон нашего положения. Хорошо, что мы еще не успели въехать на территории - вот там это было бы по-настоящему опасно. Хорошо, что мы без детей (секундный ужас от представленного). Очень хорошо, что мы без детей. Хорошо, что нет дождя. Хорошо, что шоссе тихое - а застряли бы мы посреди Аялона, в потоке-то, а? Хорошо, что сообразили еще в Тель-Авиве найти туалет (Дима, сдавленно, из-под машины: "не все"). Хорошо, что завтра - суббота, и не надо с утра переться на работу (Дима, из-под машины: "до утра еще дожить надо"). Хорошо, что... что... что войны нет в конце концов! И что никакой! В кои-то веки - ну ни малейшей! Опасности теракта. Никто не взорвется на абсолютно пустой дороге. Даже сумку не подложишь: ни кустов вокруг, ни мусорных ящиков. Ни террористов, кстати. Никого. Никто не орет в уши, не просит соску, не задает дурацких вопросов и не требует ничего. Полное единение человека с природой. Брррр. Хорошо.
Исчерпав хорошее, перешли к плохому. Плохое: Дима, после полуторачасового само-истязания под машиной, пришел в выводу, что починить вылетевший узел по системе "здесь и сейчас" нельзя. Еще плохое: даже если вызвать тягач, он ни в жисть не поедет ночью на территории. Кроме того, людей тягачи все равно не берут, так что нам придется, судя по всему, ночевать вот на этой уютной обочине. Еще плохое: даже если найти (чудом) способ переправить домой нас и машину, она все равно неисправна и нет способа завтра забрать ребенка от родителей, да и к самим родителям проблематично попасть (а у мамы день рождения... а мы и на папин не приехали...). Еще плохое: ОЧЕНЬ холодно и надо что-то делать. Срочно.
Начинаем обзванивать всех, кого можно разбудить в (уже) четыре часа утра, не рискуя навсегда испортить отношения. Икс болен, у него температура, а еще - сломалась машина. Игрек давеча попал под обстрел (блин, везет же человеку на обстрелы) и ему не на чем к нам приехать. Зет уехал в Америку месяц назад. Можно было бы позвонить Гамме, он - пожарный и (может быть) дежурит сейчас на вышке - он бы приехал, что ему-то, сел в пожарную машину, и... Но телефона Гаммы у тебя нет, он есть у твоего мужа, твой муж давно спит, и разбудить его - миссия невозможная. Но давайте попытаемся.
Пытаемся. Пытаемся минут пятнадцать по очереди, я зримо представляю, как в вашей тихой сонной квартире пищит пелефон и как твой спящий крепким здоровым сном муж его не слышит. Попытки прекращаются в момент, когда мы вспоминаем, что чаще всего пелефон твоего мужа поставлен на опцию "вибрация". То есть: полная тишина, спящий дом и одиноко, в дальней комнате, трясущийся сам для себя корпус пелефона...
А потом Настал Момент. Дима вздохнул, сказал "осталось последнее" (я напряглась) и сообщил: "буду звонить Папе". Ой, сказала я. Блин, сказала я. Ну конечно, сказала я. Интересно, как это мы начисто забыли, что твой папа и живет недалеко, и машиной обладает. Да-да, начисто забыли, задумчиво протянул Дима, набирая номер. Начисто, начисто...
Приехал тягач и забрал нашего несчастного Слона к себе на стоянку. В поселение, как мы и преполагали, они ехать отказались, объяснив, что, мол "ночь и темно" (если бы был день - видимо, они бы отказались по причине "холодно и опасно") - но хотя бы взяли Слоника туда, где от него ничего не отрежут и не растащат до воскресенья. Минут пятнадцать мы втроем истово плясали вдоль темного шоссе, и мне уже было плевать, что Дима не любит криков на улице, и мы пели "Маленькой ёлочке холодно зимой", и вяло пытались драться, чтоб согреться, и Дима предлагал мне поменяться куртками, потому что та, что на нем - теплее, и я отказывалась, объясняя, что даже на минуту не соглашусь остаться БЕЗ куртки, и... и... и... Господи, никогда в жизни я еще не была так рада видеть членов Диминой семьи. Нет, я к ним хорошо отношусь и всё такое, но чтоб испытывать при их приближении ТАКОЙ восторг... Я - тебе: "А сейчас ты увидишь самую прекрасную машину в твоей жизни". Сбылось. Ты увидела эту прекрасную машину. Мы все ее увидели. Боже, Боже, как же она была прекрасна...
И горячий душ был прекрасен, хотя горячей воды хватило ровно на то, чтобы ощутить, что ноги - существуют. И картошка, наскоро испеченная в микроволновке и почищенная моими одревеневшими пальцами. И водка, наскоро смешанная с тем, что неделю назад называлось "томатный сок". И одеяло было прекрасно. И плед поверх одеяла. И пушистое покрывало - поверх пледа. Половина седьмого утра. Спа-а-а-а-ать...
Ерунда, что ровно через полтора часа - в восемь - позвонят со стоянки, куда утащили Слона, дабы выяснить - куда его тащить завтра (!!!). Ерунда, что в девять прорвется мама с благожелательным "когдавыприедете". Плевать, что ноги ледяные до сих пор, еды в доме нет, ребенка, видимо, придется везти попутками, а голова болит так, как будто мы-таки переночевали на том шоссе. Что завтра - рабочий день, что субботы - как не бывало, что машину опять придется чинить, и конца-краю этому не видно...
Уже на подъезде к дому ты задумчиво сказала: "А ведь вот так и начинаешь понимать, что дети - это навсегда... Сегодня ты ее переворачиваешь, так как она сама еще не умеет, и спасаешь, подавая погремушку, до которой ей не дотянуться. А через двадцать лет она будет звонить тебе в четыре утра и сообщать "я застряла", и ты, матерясь, вылезешь из теплой постели и потащишься к ней, на ее перекресток, и заберешь ее и ее друзей (и ее мужа, и ЕЕ ребенка!), и отвезешь их всех туда, где им приспичило жить, и, шатаясь от усталости, вернешься домой, и будешь точно знать, что этот раз - не последний, и что это - навсегда, навсегда..."
И будешь точно знать, что этот раз - не последний.
Навсегда, навсегда.
neivid.livejournal.com/2002/01/26/