[way-to-paradise]

"Чих"

Кто-то негромко чихнул. Я на автомате сказал:
- Будьте здоровы!
- Спасибочко… - ответили мне. Полежав еще немного, я почти проснулся и стал вспоминать. Нет, дверь я закрыл на засов. И не пил вчера даже пива.
- Это не Бзик, это я! – обидчиво произнес тот же голос.
- Кто это – я? Ночной разговор почему-то меня не беспокоил.
- Кто, кто… Хозяин здешних мест. Вот кто!
- Ну, тогда покажись, раз хозяин.

На низкий край кровати, кряхтя и сопя, вскарабкался махонький коренастый мужичок и уселся ко мне вполоборота, свесив с кровати короткие ножки. Что-то среднее между домовенком Кузей из мультика и Шеврикукой.
- Какого ждут - я такой и прихожу.
- А я тебя, выходит, ждал?
- Ждал – не ждал, а третью ночь ночуешь и стучишь-гремишь тут как хозяин. Пора познакомиться. Да и чувствую я, что ты как-то растерялся.

- Правильно чувствуешь. Под пятьдесят лет первый раз начал жить один. То родители, то одна семья, то вторая. Это как зверя в пожилом возрасте первый раз выпустить из клетки в лес. Он не побежит на волю, а прижмется к родной решетке, только теперь уже с другой стороны.
- А мы всегда правильно чувствуем! Ты, главное, не бзди!
- «Мы»… Я думал, это сказки. Ты ж про меня всё знаешь. Сам бы и представился по полной программе.
- Всё – не всё, но кое-что знаю. Сказки, говоришь? И сказки тоже. Сказка – это когда люди не верят. « Мы рождены, чтоб сказку сделать былью»… Помнишь такую? Почти про нас песня.
- А звать-то тебя как?

- Меня звать не надо. Я сам прихожу. А величать меня – как хочешь. Хоть чугунком назови, только в печку не ставь. Но, лучше уважительно. Это я тебе по-свойски говорю, чтоб потом обид и недоразумений не было.
- Кузя, так ты уже не мальчик. Шеврикука был такой уже. Может просто – Кука?
- Ага, Бяка! Ну, что за люди? Ни ума, ни фантазии! Ты погляди на меня, какой же я Кука?! Он встал на кровати, смешно упёр калачиком руки в боки и отставил ножку.
- Ладно, ладно. Может Чих?

- Хоть бы и Чих! Всё не Кука. А то, почти матерно обозвал. Чих – так Чих. По-русски, по-нашему. Уговорил, но мог бы и посолиднее придумать.
- Ну, на Илью Муромца ты не тянешь.
- А тебе сразу надо Илью Муромца? Учти, ты не один ехидничать умеешь. И он опять присел на краешке в прежней позе. Потом закинул одну ножку на другую и чинно, как фотомодель, положил ладошки с короткими толстыми пальчиками себе на коленку.
- Учту. Обязательно учту. Только не обижайся! Я ж первый раз такое чудо вижу. После этих слов мой собеседник распрямил спинку, приподнял курносый нос и приосанился.

- Ты мне лучше скажи: ты один во всём доме командуешь? Это же больше 100 квартир!
- Ой! Напугал. Конечно один. Да и 100 квартир – это не много. Бывает больше.
- Послушай, Чих. А вот на дачах тоже ваши ребята есть?
- Ну, дачи.… Если на них живет народ, да не одно поколение, тогда могут быть. А если просто наезжают от случая к случаю – чего нам тогда там делать? Ворон считать?
- Я что спрашиваю – вот вчера был у Сереги на даче: домик неслабый, банька хорошая, пчелки, даже виноград растёт!
- Вот, ежели пчелки – то всенепременно есть! Без нас кто же за пчелками присмотреть поможет? За ними же уход, знаешь какой, нужен. Опять же медок у них.… И Чих задумчиво закатил глаза. – И банька! Я люблю погреть косточки.

- Так может того? Соловья баснями не кормят!
- Ты это брось! Я на работе ни-ни. Я ж так зашел, познакомиться. Посмотреть, предупредить. Я ж тебя хотел предупредить – ты второго дня шуруп в ванной закручивал. Так он завтра выпадет и зеркало твоё того, а это плохая примета. Я ж не буду за тебя гайки крутить! Ну ладно. Мне пора, куча дел еще. Рад был познакомиться. И не парь себе голову. Всё устаканится.
- Спасибо, и я рад. Заходи почаще. Мне тебя о многом спытать надо. Опять же не так одиноко. И по хозяйству еще что-нибудь подскажешь.
- Ладно, зайду. Так же сопя, он слез с кровати и вразвалочку пошел в темный угол. Легкий сон моментально накрыл меня уютным одеялом.

Утром этот ночной разговор забылся бы точно за всякими заботами и делами, если бы я не попробовал рукой зеркало на стене. Прикручивал сам, победитовое сверло плохо шло в старый бетон, и я засунул только половину пластмассового дюбеля и решил, что и так удержится. Зеркало под моей рукой плавно начало съезжать, и я успел его поймать, прижав к стене. Тут-то я вспомнил нашу беседу во всех подробностях. А думал, приснилось. Должен буду!

Пару ночей спал без задних ног: то новоселье справляли и насправлялись. Отполировали водку пивом, и под утро можно было не просыпаться или просто выпасть с балкона 3 этажа. Потом поехал поправлять здоровье в баню к Валерке. И конечно поправили. Стало еще тяжелее. Организм уперся всеми фибрами души как упрямый осел, залег на кровать и объявил забастовку. Я его тешил импортным аспирином, витаминками, соками и чаем. К ночи помои отхлынули от мозгов, и появилось слабое желание чего-нибудь пожевать. Направился на кухню и собрался, уже было включить свет, как услышал знакомый голос:
- Не зажигай. Не любим мы этого. И так всё хорошо видно. Из-за стола в углу на табурете торчала кудлатая голова. – Я тебе поправиться тут немножко принёс. Совсем ты себя не бережешь. А так нельзя!
- Не! Я пить не буду!
- А кто сказал «Пить»? Там в холодильнике рассол. Первое дело – с бодуна.

Действительно, в холодильнике стояла почти полная литровая банка с помидорным рассолом. Я представил себе его вкус, и пересохшая душа сказала мне несколько неласковых бранных слов, пеняя на мою медлительность.
- Всё не пей сразу. Оставь чуток на потом.
Светлая божественная жидкость резкой росой с пузырчиками, как у газировки, запахами и вкусом хрена, смородишного листа, чесночка и еще каких-то травок, омыла вздрагивающую и ойкающую от удовольствия измученную душу.

- Ой, благодетель.… Это не рассол. Это живая вода! Внутри дурь хлопьями выпадала в осадок, кружась как осенние листья. От удовольствия я закрыл глаза, продолжая ощущать во рту прекрасный оживляющий вкус. И не шевелился. Казалось, стоит резко наклонить голову или встать, и опять начнутся качели из холодного дерьма в горячее. А так я находился между небом и землёй. Главное, не чувствовал своего измученного тела и оскверненной души.
- Ну, что? Полегчало? Поставь-ка кипяточку, я тут еще своего чайку принес. С земляникой лесной, богородской травой и липовым цветом. Щас хлебнешь, пропотеешь и человеком станешь. Чих вытащил откуда-то похожий на кисет, перевязанный маленький мешочек из цветастой тряпочки.

Я плеснул в чайник воды, включил и побрёл в комнату за халатом. Не гоже встречать гостя в трусах. Когда вернулся на кухню, на столе стояла вазочка со смородишным вареньем, пакет с маленькими сушками и накрытый полотенцем заварочный чайник от которого шел дивный аромат.
- Ты всех так привечаешь?
- Вот уйду и не вернусь! Будешь знать, как ёрничать.
- Прости, я не хотел обидеть. Не пойму – почему именно ко мне ты так благоволишь?
- У людей могут быть симпатии и антипатии. А мы чем хуже?

Чих по-хозяйски начал разливать подошедший чаёк. Короткие ножки по-детски болтались в воздухе, а над столом едва виднелась голова.
- Щас… Я принес из комнаты картонную коробку с книжками, оставшуюся неразобранной после недавнего переезда и подложил под Чиха. Он немного поёрзал, устраиваясь удобнее, потом закинул ножку на ножку, отлил из чашки в блюдце чаю, смешно-солидно швыркнул через край и сказал:
- Ну, рассказывай!
- А чего рассказывать? Ты и так, наверное, сам всё знаешь.
- Тааак… Я пришел к нему в тяжелую минуту поддержать морально и физически, а он со мной разговаривать не желает! Так я могу уйти, запросто! Чих демонстративно отставил от себя недопитое блюдце, отодвинул чашку и стал оглядываться с высокой сидушки, намереваясь слезть.
- Погоди, не обижайся. Ты мне лучше посоветуй,… Что мне надо было советовать, я сам еще не знал, но нервный порыв моего собеседника погасил. Он перестал глядеть себе под ноги и заинтересованно посмотрел на меня.

- Посмотрите, люди добрые! И как Людмила Зыкина плавно развел ручками. Захотелось обернуться и поискать этих добрых людей. - Он полдня дремлет и помирает с похмелья, а как только стало полегче, так ему и рассказывать уже нечего! Ну, народ… последнее слово он бормотал уже себе под нос, устраиваясь опять поудобнее. – Чего тебе посоветовать-то?
- Да вот, моль одолела. Разлеталась. А у меня в шкафу вещи ценные. Сожрет ведь и спасибо не скажет. Что делать? Моль я, правда, на днях видел и похвалил себя за находчивость.
- Ценные, говоришь? Ценные сожрет. Обязательно сожрет. Любит она это дело. Ей же тоже детишек кормить надо. А делов тут всего-ничего! Раньше корки апельсиновые да мандариновые по шкафам и полкам раскладывали. Дух знаешь, какой приятный был? А сейчас все цитрусовые мудагенные и дух уже не тот. Вот она, моль-то, и жирует!

Что такое «мудагенные» я не знал, но понял, что нехорошие. А Чих тоном преподавателя теории вероятности продолжал:
- Завели моду, понимаешь, раскладывать какие-то вонючки химические по шкафам и еще прыскать отравой! У меня потом аллергия на эту гадость началась. Чихаю сильно. Тебе чайку подлить? Ты на чай-то налегай, тебе кишочки и мозги надо прополоскать в сей живой воде. И добавил на полтона тише: Хотя с мозгами, похоже, уже поздно…

Я миролюбиво проглотил эту подначку, допил последний глоток из чашки и пододвинул ее Чиху. Он оценил мое терпение, наполнил чашку, подмолодил заварку кипятком и заботливо укрыл заварочный чайник махровым кухонным полотенцем.
- Я слово заветное скажу, и моль уйдет. И корочек настоящих принесу, положишь там-сям по шкафу.
- Так если слово скажешь, корочки-то зачем?
- А как же! Моль, она ведь тоже уважения требует. Так, все слова начнут говорить, куда ей тогда деваться? У нее от вашей химии и так уже изжога. А тут настоящие корочки! Она тогда со всем уважением.… Сам понимаешь!
Я понимал слабо, но головой закивал с видом знатока мольной диеты. Хрустя сушками, мы пошвыркали ароматного чаю из блюдец и по-домашнему, из баночки, по очереди таскали смородишное варенье. Душистое и не приторное, оно дрожало на ложке ярким студнем и медленно таяло во рту.

- Ну, рассказывай, как живешь? Повторил свой вопрос Чих. Я неторопясь допил вторую чашку, подвинул ее разливальщику за новой порцией и только после этого ответил:
- Как живу? Да, никак! День прошел – и, слава богу! Хвастать не чем. Болото какое-то.
- Это все, потому что болтаешься в проруби, как не знаю кто! Столько дел, а у него болото! Раковина на соплях держится, коробки не все разобрал, пыль из углов не вымываешь, ботинки непочищенные на полку поставил! Чем же тут хвастать? Столько дел, а ты то в один ящик глаза пялишь, то в другой. Я понимаю, книжки бы читал! Я сам люблю почитать, у меня знаешь, какая библиотека?! Дак нет! Только откроет, и уже захрапел. А свет за тобой кто выключать будет? И ткнул в мою сторону коротким пухлым пальчиком.

У меня создалось впечатление, что Чих заготовил эту гневную речь заранее. Но, посмотрев на его горящие глаза, я понял, что думал не правильно.
Я уже пытался вникать в природу появления моего забавного гостя. То-то и оно, что пытался. И не вник! И не хочу вникать. А что тут вникать? У каждого своя судьба и каждый появляется там и в то время, которое ему этой самой Судьбой и предначертано.

Вот Чих, солидный мужичок при делах. Старается, помогает и как видно, не мне одному. И хочется ему поговорить, собеседник нужен. Скорее, слушатель. А тебе разве не нужен? Я уговорил себя «на раз». Конечно, нужен. Сейчас это большая редкость! Все хотят говорить, рассказывать и считают, что вещают что-то оригинальное и поэтому их должны слушать. А сами несут несусветную чепуху. Как глухарь на току, ей богу! Такое впечатление, что люди не успевают подумать, что хотят сказать и словесный понос проходит у них навылет легко и безболезненно. Да и сами разговоры стали узкоспециальные: сколько, почём. И никто не спрашивает: «А зачем?». И уже все знают «Что делать», но даже приблизительно не догадываются – как жить?

Понятно, что богаче. А как? Как, как.… Еще богаче, вот как! И становится грустно. Услышишь стук, встрепенешься радостно – кто-то стучится в наши сердца! Заполошно выскакиваешь наружу, а там кладоискатели-гробокопатели простукивают стены, крышу, пол, потолок в поисках кем-то, но не ими зарытых сокровищ.

А такое богатство как общение? Мы же забыли, как это: разговор при свечах, глаза в глаза и о чувствах, а не о долларах. И погладить собеседника по плечу, чтобы он понял, что его понимают и сочувствуют, а не проверяют на ощупь новый костюм.

И мчатся люди, бредут-бегут, уткнувшись себе под ноги, боясь споткнуться и упасть. Не видят и не хотят замечать, что листва на верхушках кленов уже пожелтела, что у детей и собак стали грустные глаза оттого, что их стали реже замечать, но пока еще кормят и пусть скажут спасибо. А спасибо они сказать не успевают. И в спину как-то не очень хочется говорить благодарности. Потому и носят они свои вопросы в себе, пока не научатся наяривать джойстиками в виртуальном мире, где рисованные дебилы крошат всех налево и направо без разбора. И заползают в дальние пыльные закоулки наших пристанищ в страхе, чтобы не оттоптали лапы и хвосты, с тоской в глазах вспоминая давно прошедшие мгновения обоюдной беспричинной радости. Может же радость быть без причины! Просто оттого что хорошо вдвоем.

И что самое смешное – хорошо бывает вдвоем не только когда весело. Погрустить и даже помолчать с хорошим человеком (а уж с собакой и подавно), разве это не здорово? Забрести в уставший промозглый осенний лес, загребая ногами листья. Почувствовать нежный свежий запах, укладывающихся на зиму, деревьев. Поднять воротник и засунуть поглубже руки в карманы. Дотронуться губами до прохладной щеки и вдохнуть аромат волос, настоянный на сосновых иголках и шелесте прячущегося в верхушках деревьев, ветра. Собрать в ладони холодные тонкие пальцы и попытаться их растереть…

Может оно и грустно. Только грустить не надо. Что-то надоело грустить. Хочется радости. Я уже не говорю о счастье. Но, как только изладят мне машину - сразу дерну на Алтай. "Потэда" меня и видели! Как говорит знакомый алтаец. Вчера шел под моросящим дождем и очень явственно представил кедрач за Семинским перевалом. Как там тихо и хорошо в такую погоду. Ветер не может свалить за тобой в распадок, путается своими лохмами в деревах и устало затихает старой псиной у самых ног.

А с неба вот так же моросит, но если остановиться и прислушаться, то этот шелест и шорох дождя врастает в тебя. Впитываешь пелену дождя и обрывки тумана, цепляющиеся за скалки, в свою иссохшую душу.
Взгляд не рыщет в поисках чего-то, а ложится пузырями покрывала в матрицах памяти навсегда. Ни стрелять, ни шуметь, даже разговаривать не хочется. Тишина там к месту и ко времени. В организме идут какие-то необычные процессы: можно полдня не есть и не хочется. Когда мечешься как бильярдный шар по городу, то часа через 3-4 уже ищешь какую-нибудь харчевню. А здесь пробродил весь божий день один по лесу, отмахал кучу верст и ничего. Голод и усталость появляются только когда начинаешь думать о жарком костре и кипящем котелке на нем. О ждущих тебя друзьях. Они уступят тебе самое уютное место перед огнем, накроют промокшие плечи сухой теплой курткой, нальют духмяного чаю в железную кружку и затихнут в ожидании твоего рассказа.

Когда человека никто не ждёт, он становится лишним. Ненужным. Вот тогда точно - печально и грустно.
- Ну вот! И полегчало. Давай, давай, пока не расплескал, залазь в своё прокрустово ложе и запиши. А то опять забудешь. Прошло твое похмелье и хватит дурковать! Раз мысли светлые повылазили, значит, дело пошло на поправку. Садись, пиши, а я пойду. У меня тоже дел не в проворот. Чих нагнулся под стол с табуретки, словно хотел достать упавшую ложку, и исчез. А я побежал за компьютер.

Дни, люди, события, проблемы промелькнули калейдоскопом, упали в тину, и ряска сомкнулась над ними, успокоенными кругами на поверхности времени. От Чиха не было никаких вестей. Да и кто бы мог их передать? Житьё, как вагонетка, постукивая на стыках, катило день за днем по стальным рельсам обыденности, и не было минутки подумать о моём добром хозяине. И только иногда, очень редко, укладываясь на боковую, мелькало в голове шальной мыслью воспоминание о Чихе.

Всё забывается. И радость и боль. Осталась только очень четкая уверенность, что я под присмотром добрых и заботливых глаз. Шурупы прочно вкручивались в стену. Тарелки падали на пол и оставались целы. Вода не подтекала из кранов и сливного бачка.

Только ночью по темным углам мелькала неуловимая тень, да кто-то чихал и чертыхался по пыльным углам, когда я долго не пылесосил. Я чувствовал, что рядом есть родное существо, готовое прийти на помощь, когда она мне понадобится. Это чувство грело и не напрягало. И я тщательнее закрывал двери в подъезд, обходил по неудобным углам посаженные на клумбах цветы, грозил сурово пальцем детишкам, бросающим фантики от резинки на дорожки перед домом, потому что пытался хоть чем-то ответить на заботу обо мне. В шкафчике на стене хранились зачерствевшие сушки, которые я не любил, но держал для дорогого гостя. Пару раз обновлял, но потом успокоился. Звать было стыдно. Вроде бы всё устаканилось, встало по своим местам и не хотелось беспокоить без причины. Такая щепетильность была для меня внове.

Но, открывая дверь и входя в пустую тёмную квартиру, так иногда хочется услышать знакомый чих и ворчливое:
- Спасибочко…
Спасибо тебе, мой маленький и мудрый Чих. Большое человеческое Спасибо.

31 августа 2004 года

"Визит второй".

- Аааапчхи! И сердито-ворчливое бормотанье. Дома никого не было, я встал и пошел в кухню на этот звук.

На табурете сидел мой старый знакомый Чих. Закинув одну короткую ножку на другую, он отвернулся к окну, словно его заинтересовали события на улице. Хотя увидеть он мог в лучшем случае подоконник перед своим курносым носом. Вся его коротенькая, крепко сбитая фигурка выражала скуку и безразличие. «Так. Мимо проходил, присел отдохнуть».

- Привет, Чих! Давно ты у меня не бывал.
- Здравствуйте вам. Почему не заходил? Заходил. Посмотрел. Проверил. Кажись, всё в порядке. Вот я и не стал беспокоить. Теперь у тебя хозяйка в доме, так что во мне нужды меньше. А скоро и совсем не до меня будет... Если бы он надул сейчас пухлые губки, я бы совсем не удивился.

- Неправда твоя. Ты меня не беспокоишь, а только помогаешь и радуешь. Жалко, что жены нет дома, а то бы я вас с ней познакомил. Она очень хотела.
- А что меня знакомить? Я не невеста на выданье. Надо будет, я и сам смогу познакомиться. Ворчал, но по добродушному взгляду было видно, что отходит. – А что, она поверила, что я есть? И прищуренный вопросительный взгляд исподлобья.

- Как не поверить? Конечно, поверила! И не только она одна. Я ж про тебя в книжке написал. Многие поверили.
- Это точно. Мой гость приосанился и разгладил небольшую бородку лопатой. - Теперь приходиться ходить и озираться. Народ стал больно любопытный, всё по темным углам кого-то выискивает. А мы не любим дешевой популярности...
- Это ты зря! Обижаешь... Почему «дешевой популярности»? Ты ж хозяин этих мест. А я так скучал без тебя! Думал, что не придешь больше.
- Думал, думал... А что к тебе ходить? Даже чаю не предложишь!
- Ой, прости великодушно. Это я от радости такой беспамятный стал. Сейчас, я махом чаёк сочиню. У меня и травки алтайские есть.
- А сушки? Сушек к чаю нету?
- Нет, не осталось. Я тебя ждал, специально приготовил. Они долго лежали и зачерствели. Совсем засохли, каменные стали, пришлось выбросить.
- Всё бы вам выбрасывать... А ты не знаешь, что нормальную черствую сушку можно в чае размочить и съесть ее со всем твоим удовольствием?
- Не переживай. Вафли остались.
- Сам ешь свои вафли! Они в зубах застревают и крошки от них потом в бороде. Срам!

Я так и не понял: срам - это крошки в бороде или то, что у меня сушек нет. Выяснять не стал, бодро кинулся к станку. Поставил чайник, засыпал в заварник чаю и по щепотке чабреца, душицы и смородишного листа. Поставил на стол чашки и вазочку с медом.

- И мед, поди, алтайский? Чих приподнял на вазочке крышку и шумно потянул носом. – Да. Таёжный! А вот травку ты хранишь неправильно. Кто ж травку-то в пластмассовых кульках хранит? Надо в жестяные баночки засыпать, тогда дух сохранится долго и вкус.

Налил в чашку себе почти одной заварки, попросил блюдечко. Оттопырив смешно мизинец, Чих шумно швыркал чай из блюдца, прихватывая из вазочки, по-домашнему, ложкой алтайский мед и закусывая вафлями. Крошки и правда, запорошили тут же ему бороду.

- Так, говоришь, в книжке про меня написал?
- Ага. И не только про тебя. Там много всякого-разного.
- Вот бы и уважил старика, подарил бы книжицу со своим вензелем. А то у нас тоже есть некоторые грамотеи. Не поверят ни за что, пока сами не увидят.
- Ах, я балбес! Совсем забыл. Прости, пожалуйста, сейчас мы это дело быстро исправим.

Нахмурив кудлатые брови, Чих прочитал мою подпись и неожиданно застенчиво улыбнулся.
- «Герою моего рассказа – Чиху, с наилучшими пожеланиями от автора»! Ну, уж, сразу и «герою»... А какие такие ты мне желаешь «наилучшие пожелания»? Мне вот стало интересно. Ты ж меня совсем не знаешь.

- Вот и давай поближе познакомимся. И ведь, правда, не знаю. Желать тебе крепкого здоровья? По виду не скажешь, что хворый ты. И не знаю, берут ли тебя какие болезни?
- А ты пожелай! С тебя не убудет, а мне приятно. Вот раньше говорили: «Многая лета!»
- Опять же не знаю, желать тебе счастья в личной жизни? Женатый ты или нет? Есть ли детишки, и если есть то много ли?
- Личная жизнь – всяко имеется. Ты, главное, пожелай. А дальше я сам уже разберусь. Вот народ пошел... Добра пожелать жалеет. И по всему видать было, что говорит он беззлобно, подначивает и кокетничает.

- Хорошо, давай перепишу пожелания. Я протянул руку за книжкой, лежащей на уголке стола возле Чиха.
- Оставь. И такая сойдёт. Только следующий раз не жалей. Желай каждому всё, что он заслужил.
Хозяйку твою видел. Справная женщина. Красавица! И правильно делаете, что ребятенка заводите. Нельзя в семье без детей. То не семья будет, а так... Общежитие.
И горько сплюнул себе под ноги. - Ты окошко-то на зиму не забудь заделать. Или вовсе поменяй. Хоть и не люблю я пластиковые окна и жалезныя двери! (Он так и сказал «жалезныя»). Но, сквозняки для дитя – последнее дело!
И кто будет, уже знаете?

- Да. Не утерпели. Дочка будет. Варварой назовем.
- Правильное имя. Наше, русское. А что дочка – это здорово! Ласки в семье станет больше. Хотя, что я тебе рассказываю? Сам знаешь.
- А давай мы с тобой по писярику хлопнем, а, Чих? Чтобы всё нормально было.
- Дык, нельзя мне. Я ж на работе.
- Двум здоровым мужикам 50 граммов самогона даже на работе не повредят.
- Самогон, говоришь? Самогон я уважаю. Если, опять же на травках, да на кедровом орехе.
- За хозяйку. Чтоб всё у нее нормально прошло, а то боится она.
- За хозяйку хлопну. Дело ей великое предстоит. Новую жизнь создать – это тебе не дом построить или сад посадить! И передай ей, чтоб не боялась. Всё нормально будет. Я точно знаю. Мы этому обучены, чтобы знать, что там будет, впереди.

- А мне сказать можешь, что у меня впереди будет?
- Тебе нет. Нельзя. Тебе скажи, что всё будет хорошо – ты и успокоишься и ножки свесишь. Будешь ждать, когда к тебе это самое «хорошо» на тарелочке с голубой каемочкой принесут. Скажи – плохо, то же самое. Зачем, мол, что-то делать, барахтаться, когда всё одно плохо станет? Нет, не скажу. Живи по совести и получишь то, что заслужил. Не больше и не меньше.

- Ну, за хозяйку!
- Жалко, если она тебя опять не увидит. Расстроится.
- Передай, пусть не расстраивается. Какие наши годы?! А самогончик хорош. Правильный самогончик.
Чих утёр усы, огладил бороду, крякнул и исчез.

12 июня 2007 года

автор - Виктор Шарнин aka big